Неточные совпадения
Получив письмо Свияжского с приглашением на охоту, Левин тотчас же подумал об этом, но, несмотря на это, решил, что такие
виды на него Свияжского есть только его ни на чем не основанное предположение, и потому он всё-таки
поедет. Кроме того, в глубине души ему хотелось испытать себя, примериться опять к этой девушке. Домашняя же жизнь Свияжских была в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой только знал Левин, был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
— Поедемте, пожалуйста, и я
поеду, — сказала Кити и покраснела. Она хотела спросить Васеньку из учтивости,
поедет ли он, и не спросила. — Ты куда, Костя? — спросила она с виноватым
видом у мужа, когда он решительным шагом проходил мимо нее. Это виноватое выражение подтвердило все его сомнения.
— Ну что ж,
едем? — спросил он. — Я всё о тебе думал, и я очень рад, что ты приехал, — сказал он, с значительным
видом глядя ему в глаза.
Он
ехал и отдохнуть на две недели и в самой святая-святых народа, в деревенской глуши, насладиться
видом того поднятия народного духа, в котором он и все столичные и городские жители были вполне убеждены. Катавасов, давно собиравшийся исполнить данное Левину обещание побывать у него,
поехал с ним вместе.
Это он почувствовал при одном
виде Игната и лошадей; но когда он надел привезенный ему тулуп, сел закутавшись в сани и
поехал, раздумывая о предстоящих распоряжениях в деревне и поглядывая на пристяжную, бывшую верховою, Донскую, надорванную, но лихую лошадь, он совершенно иначе стал понимать то, что с ним случилось.
Приезд его на Кавказ — также следствие его романтического фанатизма: я уверен, что накануне отъезда из отцовской деревни он говорил с мрачным
видом какой-нибудь хорошенькой соседке, что он
едет не так, просто, служить, но что ищет смерти, потому что… тут, он, верно, закрыл глаза рукою и продолжал так: «Нет, вы (или ты) этого не должны знать! Ваша чистая душа содрогнется! Да и к чему? Что я для вас! Поймете ли вы меня?..» — и так далее.
Не доезжая слободки, я повернул направо по ущелью.
Вид человека был бы мне тягостен: я хотел быть один. Бросив поводья и опустив голову на грудь, я
ехал долго, наконец очутился в месте, мне вовсе не знакомом; я повернул коня назад и стал отыскивать дорогу; уж солнце садилось, когда я подъехал к Кисловодску, измученный, на измученной лошади.
Это заставило его задернуться кожаными занавесками с двумя круглыми окошечками, определенными на рассматривание дорожных
видов, и приказать Селифану
ехать скорее.
Поедет ли домой: и дома
Он занят Ольгою своей.
Летучие листки альбома
Прилежно украшает ей:
То в них рисует сельски
виды,
Надгробный камень, храм Киприды
Или на лире голубка
Пером и красками слегка;
То на листках воспоминанья,
Пониже подписи других,
Он оставляет нежный стих,
Безмолвный памятник мечтанья,
Мгновенной думы долгий след,
Всё тот же после многих лет.
Но при
виде их свежести, рослости, могучей телесной красоты вспыхнул воинский дух его, и он на другой же день решился
ехать с ними сам, хотя необходимостью этого была одна упрямая воля.
Я бы, может, теперь в экспедицию на Северный полюс
поехал, потому j’ai le vin mauvais, [я в пьяном
виде нехорош (фр.).] и пить мне противно, а кроме вина ничего больше не остается.
Я прервал его речь вопросом: сколько у меня всего-на-все денег? «Будет с тебя, — отвечал он с довольным
видом. — Мошенники как там ни шарили, а я все-таки успел утаить». И с этим словом он вынул из кармана длинный вязаный кошелек, полный серебра. «Ну, Савельич, — сказал я ему, — отдай же мне теперь половину; а остальное возьми себе. Я
еду в Белогорскую крепость».
Ехали в тумане осторожно и медленно, остановились у одноэтажного дома в четыре окна с парадной дверью; под новеньким железным навесом, в медальонах между окнами, вылеплены были гипсовые птицы странного
вида, и весь фасад украшен аляповатой лепкой, гирляндами цветов. Прошли во двор; там к дому примыкал деревянный флигель в три окна с чердаком; в глубине двора, заваленного сугробами снега, возвышались снежные деревья сада. Дверь флигеля открыла маленькая старушка в очках, в коричневом платье.
Подумалось также, что люди, знакомые ему, собираются вокруг его с подозрительной быстротой, естественной только на сцене театра или на улице, при
виде какого-нибудь несчастия.
Ехать в город — не хотелось, волновало любопытство: как встретит Лидия Туробоева?
Ехали долго, по темным улицам, где ветер был сильнее и мешал говорить, врываясь в рот. Черные трубы фабрик упирались в небо, оно имело
вид застывшей тучи грязно-рыжего дыма, а дым этот рождался за дверями и окнами трактиров, наполненных желтым огнем. В холодной темноте двигались человекоподобные фигуры, покрикивали пьяные, визгливо пела женщина, и чем дальше, тем более мрачными казались улицы.
— A propos о деревне, — прибавил он, — в будущем месяце дело ваше кончится, и в апреле вы можете
ехать в свое имение. Оно невелико, но местоположение — чудо! Вы будете довольны. Какой дом! Сад! Там есть один павильон, на горе: вы его полюбите.
Вид на реку… вы не помните, вы пяти лет были, когда папа выехал оттуда и увез вас.
Притом тетка слышала, как Штольц накануне отъезда говорил Ольге, чтоб она не давала дремать Обломову, чтоб запрещала спать, мучила бы его, тиранила, давала ему разные поручения — словом, распоряжалась им. И ее просил не выпускать Обломова из
вида, приглашать почаще к себе, втягивать в прогулки, поездки, всячески шевелить его, если б он не
поехал за границу.
Потом вдруг она скажет ему, что и у нее есть деревня, сад, павильон,
вид на реку и дом, совсем готовый для житья, как надо прежде
поехать туда, потом в Обломовку.
Но, однако, если ей в самом деле захочется, он
поедет с упреками, жалобами и протестами до тех пор, пока потеряется из
вида.
— Ты, мой батюшка, что! — вдруг всплеснув руками, сказала бабушка, теперь только заметившая Райского. — В каком
виде! Люди, Егорка! — да как это вы угораздились сойтись? Из какой тьмы кромешной! Посмотри, с тебя течет, лужа на полу! Борюшка! ведь ты уходишь себя! Они домой
ехали, а тебя кто толкал из дома? Вот — охота пуще неволи! Поди, поди переоденься, — да рому к чаю! — Иван Иваныч! — вот и вы пошли бы с ним… Да знакомы ли вы? Внук мой, Борис Павлыч Райский — Иван Иваныч Тушин!..
Станция называется Маймакан. От нее двадцать две версты до станции Иктенда. Сейчас
едем. На горах не оттаял вчерашний снег; ветер дует осенний; небо скучное, мрачное; речка потеряла веселый
вид и опечалилась, как печалится вдруг резвое и милое дитя. Пошли опять то горы, то просеки, острова и долины. До Иктенды проехали в темноте, лежа в каюте, со свечкой, и ничего не видали. От холода коченели ноги.
В Киренске я запасся только хлебом к чаю и уехал. Тут уж я помчался быстро. Чем ближе к Иркутску, тем ямщики и кони натуральнее. Только подъезжаешь к станции, ямщики ведут уже лошадей, здоровых, сильных и дюжих на
вид. Ямщики позажиточнее здесь, ходят в дохах из собачьей шерсти, в щегольских шапках. Тут
ехал приискатель с семейством, в двух экипажах, да я — и всем доставало лошадей. На станциях уже не с боязнью, а с интересом спрашивали: бегут ли за нами еще подводы?
Моросил дождь, когда мы выехали за город и, обогнув Столовую гору и Чертов пик,
поехали по прекрасному шоссе, в
виду залива, между ферм, хижин, болот, песку и кустов.
Нехлюдов вернулся на тротуар и, велев извозчику
ехать зa собой, дошел в
виду партии.
Несколько мужиков в пустых телегах попались нам навстречу; они
ехали с гумна и пели песни, подпрыгивая всем телом и болтая ногами на воздухе; но при
виде нашей коляски и старосты внезапно умолкли, сняли свои зимние шапки (дело было летом) и приподнялись, как бы ожидая приказаний.
Первый много говорит, все зло критикует и с
видом бывалого человека гордо
едет впереди отряда,
едет до тех пор, пока не надоест ему безделье и пока погода благоприятствует.
Вот буйные сани опять
поехали шагом, отстали, а небуйные сани
едут коварно, не показали, обгоняя, никакого
вида, что запаслись оружием; вот буйные сани опять несутся на них с гвалтом и гиканьем, небуйные сани приготовились дать отличный отпор сюрпризом, но что это? буйные сани берут вправо, через канавку, — им все нипочем, — проносятся мимо в пяти саженях: «да, это она догадалась, схватила вожжи сама, стоит и правит», говорят небуйные сани: — «нет, нет, догоним! отомстим!
— Вот и наше жилище! — воскликнул Гагин, как только мы стали приближаться к домику, — а вот и хозяйка несет молоко. Guten Abend, Madame!.. [Добрый вечер, мадам! (нем.)] Мы сейчас примемся за
еду; но прежде, — прибавил он, — оглянитесь… каков
вид?
Как я ни человеколюбив, но для облегчения переписки генерального консула в Ницце не хотел
ехать в Петропавловские кельи отца Леонтия или в Нерчинск, не имея даже в
виду Евпатории в легких Николая Павловича.
В половине 1825 года Химик, принявший дела отца в большом беспорядке, отправил из Петербурга в шацкое именье своих братьев и сестер; он давал им господский дом и содержание, предоставляя впоследствии заняться их воспитанием и устроить их судьбу. Княгиня
поехала на них взглянуть. Ребенок восьми лет поразил ее своим грустно-задумчивым
видом; княгиня посадила его в карету, привезла домой и оставила у себя.
— Вот видите, ваше несчастие, что докладная записка была подана и что многих обстоятельств не было на
виду.
Ехать вам надобно, этого поправить нельзя, но я полагаю, что Вятку можно заменить другим городом. Я переговорю с графом, он еще сегодня
едет во дворец. Все, что возможно сделать для облегчения, мы постараемся сделать; граф — человек ангельской доброты.
Делалось это под
видом сбора на «погорелые места». Погорельцы, настоящие и фальшивые, приходили и приезжали в Москву семьями. Бабы с ребятишками ездили в санях собирать подаяние деньгами и барахлом, предъявляя удостоверения с гербовой печатью о том, что предъявители сего
едут по сбору пожертвований в пользу сгоревшей деревни или села. Некоторые из них покупали особые сани, с обожженными концами оглоблей, уверяя, что они только сани и успели вырвать из огня.
Старики уселись и
поехали. Михей Зотыч продолжал ворчать, а старец Анфим только встряхивал головой и вздыхал. Когда поезд углевозов скрылся из
виду, он остановил лошадь, слез с облучка, подошел к Михею Зотычу, наклонился к его уху и шепотом заговорил...
Емельян
поехал провожать Галактиона и всю дорогу имел
вид человека, приготовившегося сообщить какую-то очень важную тайну. Он даже откашливался, кряхтел и поправлял ворот ситцевой рубахи, но так ничего и не сказал. Галактион все думал об отце и приходил к заключению, что старик серьезно повихнулся.
Лопахин. На дворе октябрь, а солнечно и тихо, как летом. Строиться хорошо. (Поглядев на часы в дверь.) Господа, имейте в
виду, до поезда осталось всего сорок шесть минут! Значит, через двадцать минут на станцию
ехать. Поторапливайтесь.
— И, с
видом негодования простясь со мною, лег в свою кибитку и
поехал поспешно.
Поравнявшись с кабаком, они замолчали, точно
ехали по зачумленному месту. Родион Потапыч несколько раз волком посмотрел на кабацкую дверь и еще раз плюнул. Угнетенное настроение продолжалось на расстоянии целой улицы, пока кабацкий глаз не скрылся из
виду.
Это был тяжелый момент, когда Тит ночью постучал кнутиком в окно собственной избы, — днем он не желал
ехать по заводу в настоящем своем
виде.
Вы удивляетесь, что Ивану Александровичу отказали приехать в Тобольск, а я дивлюсь, что он просился. Надобно было просить
ехать в
виде золотоискателя. Я читал его письмо Орлову и ответ Орлова. Странно только то, что Орлов при свидании в Москве с Ив. Ал. сказал, чтоб он написал к нему и потом ничего не сделал. Впрочем, все это в порядке вещей… [И. А. Фонвизин просил разрешения
поехать в Тобольск для свидания с братом.]
Тарантас
поехал, стуча по мостовинам; господа пошли сбоку его по левую сторону, а Юстин Помада с неопределенным чувством одиночества, неумолчно вопиющим в человеке при
виде людского счастия, безотчетно перешел на другую сторону моста и, крутя у себя перед носом сорванный стебелек подорожника, брел одиноко, смотря на мерную выступку усталой пристяжной.
— Господа, я, пожалуй, готов с вами
поехать… Не подумайте, однако, что меня убедили софизмы египетского фараона Рамзеса… Нет, просто мне жаль разбивать компанию… Но я ставлю одно условие: мы там выпьем, поврем, посмеемся и все прочее… но чтобы ничего больше, никакой грязи… Стыдно и обидно думать, что мы, цвет и краса русской интеллигенции, раскиснем и пустим слюни от
вида первой попавшейся юбки.
С вокзала он прямо
поехал в «Эрмитаж». Гостиничные носильщики, в синих блузах и форменных шапках, внесли его вещи в вестибюль. Вслед за ними вошел и он под руку с своей женой, оба нарядные, представительные, а он-таки прямо великолепный, в своем широком, в
виде колокола, английском пальто, в новой широкополой панаме, держа небрежно в руке тросточку с серебряным набалдашником в
виде голой женщины.
Они
ехали в той же карете, и мы точно так же могли бы поместиться в ней; но мать никогда не имела этого намерения и еще в Уфе сказала мне, что ни под каким
видом не может нас взять с собою, что она должна
ехать одна с отцом; это намеренье ни разу не поколебалось и в Багрове, и я вполне верил в невозможность переменить его.
Катишь все время сохраняла свой печальный, но торжественный
вид. Усевшись с Вихровым в коляску, она с важностью кивнула всем прочим знакомым головою, и затем они
поехали за гробом.
— Завтра
еду, — отвечал Вихров и дал себе клятву строжайшим образом приказать Михайле ни под каким
видом не принимать г-жи Огаркиной.
Иван велел заложить ее себе в легонькие саночки, надел на себя свою франтоватую дубленку, обмотал себе накрест грудь купленным в Москве красным шерстяным шарфом и, сделав
вид, что будто бы едва может удержать лошадь, нарочно
поехал мимо девичьей, где сидела Груня, и отправился потом в дальнейший путь.
— Не
поедем, а пойдем лучше пешком в Тотский монастырь: всего десять верст, дорога идет все рощей,
виды великолепные, — говорил Живин.
Ну-с, только
едем мы с Легкомысленным, а в Неаполе между тем нас предупредили, что разбойники всего чаще появляются под
видом мирных пастухов, а потом уже оказываются разбойниками. Хорошо. Взяли мы с собой запас frutti di mare и una fiasca di vino,
едем в коляске и калякаем.
Модные журналы как-то упустили из
виду возможность такого случая; самые смелые дамы, как m-me Сарматова, некоторое время колебались даже пред мужским костюмом, но когда узнали, что в таком костюме
едет на охоту Прозорова, то восстали против нее с презрением.
— Вероятно, где-нибудь на водах. Она собиралась
ехать… Да, очень красивая и еще более упрямая девчонка. Знаете, что она имела в
виду?